Трясущимися руками он набрал номер «скорой», продиктовал адрес. Потом вновь вернулся к Мэри Лу, присел на край постели, беспомощно сжал ее сухую и горячую руку в своих ладонях. Мэри Лу не шевелилась. Барт вдруг поднял лобастую голову и заскулил. Дэн от избытка чувств едва не саданул пса ногой.
Потом приехал врач, и Дэн впервые в жизни раздевал Мэри Лу, чтобы доктор мог послушать легкие. Диагноз «грипп в острой форме» привел Дэна в отчаяние, чем он очень повеселил врача. Тот заметил, что в последнее время – а именно лет пятьдесят как – грипп довольно неплохо лечится, так что особенно волноваться не стоит. Выписал кучу лекарств, велел пить побольше жидкости и уехал.
Дэн остался в роли сиделки.
Мэри Лу ничего этого не слышала и не знала. Она плавала в липком жару, то погружаясь в странные багровые пропасти, то воспаряя в холодные синие высоты, и ее бедное тело сотрясал озноб. Мэри Лу было очень плохо, и ни один юрист не явился в эту ночь, чтобы спасти ее или хотя бы пристрелить во имя человеколюбия.
Соображать она начала лишь к концу пятого дня болезни. Жар отступил, багровая пропасть убралась во тьму, холода тоже больше не было, и сознание решило потихонечку вернуться. Вначале Мэри Лу не открывала глаз, потому что было больно, а голова кружилась, и потому Мэри Лу только слушала. Мир вокруг был тих, но отнюдь не пустынен. Шепоты, отдельные слова, фразы. Собачий лай. Льющаяся вода.
Потом вернулись ощущения. Ее переворачивали, вынимали из-под одеяла, клали на омерзительно прохладные (к счастью, быстро согревавшиеся) простыни, носили, обливали водой (это было приятнее всего), щекотали чем-то мягким и теплым.
Были запахи. Резкий и бодрящий спиртовой. Очень свежий и почему-то знакомый аромат мужской туалетной воды, а может, и одеколона. Запах псины (прекрасный несмотря ни на что, умиротворяющий и успокаивающий).
Был целый комплекс ощущений, он появлялся не часто, зато охватывал все пространство вокруг Мэри Лу: хруст крахмальной ткани, запах спирта, земляники, лимона и хорошего одеколона, прохладные сухие и сильные пальцы, негромкий ласковый голос.
Были и неприятные ощущения, от них хотелось плакать, но потом из ниоткуда снова являлись теплые и нежные руки, очень сильные и жесткие на ощупь – и неприятные ощущения проходили.
Потом наступил день, и Мэри Лу решилась открыть глаза. Первое, что она увидела перед собой, – огромные синие глаза, растрепанные русые кудри и трехдневная, как минимум, щетина на щеках Прекрасного Принца. Мэри Лу улыбнулась от счастья – и зажмурилась обратно.
Она медленно возвращалась. Было уже не так жарко, даже, пожалуй, прохладно. Еще было очень приятно… всему телу. Тело было легким, почти невесомым.
Аромат цветов, смутно знакомый, очень приятный. Музыка, где-то далеко, сдержанно. Тоже приятная.
Она осторожно приоткрыла глаза, ожидая увидеть свою комнату – и тут же вытаращила их во всю ширь.
Мэри Лу лежала на широченной мягкой кровати, под белым легким покрывалом, голова ее покоилась на невесомых подушках, а вокруг – вокруг была совершенно неизвестная ей комната. Стены, обшитые светлым деревом, несколько изящных гравюр. Белая тумбочка у кровати, белый столик у стены напротив. На столике ваза с цветами. Никаких ярких оттенков, только белое, кремовое, желтое… Большая плазменная панель на стене.
Окно во всю стену, может быть, оно же и дверь. Кисейные занавеси колышутся от легкого ветерка. За кисеей – неожиданно яркая, весенняя бирюза неба. Красота.
Мэри Лу прикрыла глаза и громко сказала:
– Я Мэри Лу Дженнингс. Я умерла и меня забрали в рай.
– Нет еще. Рано.
Видимо, ангел, умиленно подумала Мэри Лу, не открывая глаз.
Ангел оказался деятельным и настырным. Ангельские руки приподняли Мэри Лу, взбили повыше подушки, отвели волосы со лба, а потом этот бесстыжий ангел взял и поцеловал ее прямо в губы! Мэри Лу возмущенно открыла глаза, машинально отвечая на поцелуй, потом отстранилась и выпалила, задыхаясь:
– Ты! Почему я в твоей постели?!
Дэн Лапейн просветленно улыбался и не обращал внимания на слабые крики Мэри Лу. Потом, когда она притихла, он ласковым голосом профессиональной сиделки сообщил ей:
– У тебя четверо суток была температура за сорок, бред и бессознательное состояние. Я думал, ты и вправду решила отчалить в дальние края. На третьи сутки Барт залез на кровать и стал тебя вылизывать. Тогда тебе было хуже всего.
– Бартоломью! Хороший пес! Спаситель мой… Дэн, я ничегошеньки не помню. Было очень противно – это да. А кто за мной ухаживал?
Дэн Лапейн неожиданно покраснел – и тогда до Мэри Лу дошло. Она застыла с приоткрытым ртом, а потом резко натянула одеяло на голову. Дэн осторожно тронул холмик одеяла.
– Мэри Лу, ты не расстраивайся… Ты совсем легкая, мне было не тяжело…
– Уйди отсюда! Я сейчас умру.
– Не надо. Я лучше уйду. Там у кровати колокольчик, если что понадобится – звони.
– Уйди сей же момент! Боже, какой позор… Вызови мне такси.
– Сбрендила?
– Я не могу оставаться в доме человека, который меня… который мне… подавал горшок!
– Мэри Лу, ты еще больший сноб, чем я. Все люди писают…
– Прекрати!
– И многие болеют. Разве ты не сделала бы того же для меня?
Мэри Лу неожиданно хихикнула.
– Ты чего смеешься, дохлятина?
– Я… я бы тебя не дотащила до туалета.
– На этот случай человечество изобрело утку!
– Прекрати! Дэн…
– Что?
– Иди сюда…
Он подошел несколько опасливо – кто его знает, что может прийти в голову ненормальной ботаничке, только что пошедшей на поправку после гриппа?